Аналитика

Не все мечты сбываются…

Мечтательность сродни творческому процессу.  Она зарождается в раннем детстве, когда эмоции ребенка, не подчиненные знаниям (сознанию) рисуют красочные воображаемые картины. Но мечтательность не пропадает с годами, она взрослеет, наполняется новыми чертами и стимулирует творческий процесс. Бывают ли мечты бесполезными? Наверное, нет. Одни мечты неосуществимы, другие – реальны, но те и другие способствуют взрослению, духовному обогащению, формированию личности.

Мое первое знакомство с городской застройкой состоялось в раннем детстве, когда я только открывал для себя большой мир.

Неужели здесь живут люди? – спросил я тогда, и не мог поверить в ответ. Бетонные прямоугольные многоэтажные высотки с кривыми серыми от грибка карнизами и боками, различающиеся лишь безобразными размерами, произвели неизгладимое впечатление на мое детское сознание.

Это разочарование не прошло бесследно. По сей день я вспоминаю то неизгладимое впечатление, с годами лишь покрывшееся не рассасывающимся рубцом. Мое удивление со временем ослабело, но вывод, сложившийся в раннем детстве так и остался непоколебимым.

С годами моя враждебность к урбанистическому стилю возрастала и крепла. Я и сегодня не способен до конца осознать: как можно жить в квартире и при этом оставаться «настоящим» абхазом. Время своей учебы в России вспоминаю без ностальгии, потому что чувствовал себя тигром, запертым в клетке. Мы – абхазские студенты – приходили в квартиры лишь для того, чтобы переночевать. И это не спроста, ведь этногенез абхазского народа неразрывно связан с ландшафтом сельской местности. Наши предки давно научились обрабатывать землю, извлекая необходимые орудия и продукты из природного ландшафта. Именно ландшафт определял военные и социальные черты и особенности наших предков, там в патриархальной среде формировались обряды и традиции, пережившие не одно мировое потрясение. Значит, этнические связи были достаточно крепкими, чтобы пережить взлет и падение соседних агрессивных цивилизаций.

В сельской среде развитие этноса происходит медленно. Другое дело чуждая городская среда, где на протяжении веков неоднократно возникала и затухала жизнь. Приходили одни, их сменяли другие, оставляя в память о себе лишь следы воздействия на ландшафт. Городское население, как неустойчивое образование, неоднократно погибало и возникало вновь в новом этническом смешении. Даже наша война и последующие годы показали насколько неустойчивы связи в городской среде, как легко вымирают города и разрушаются творения предыдущих поколений. Вспомните Ткварчал!!!

Вернусь к воспоминаниям. Будучи студентом АГУ, часто и подолгу проводил время в довоенном Сухуме, не вмещавшем тогда всех желающих вкушать плоды цивилизации. Те, кто сумел обустроиться в столице – гордились своим достижением. Тогда иметь квартиру в «хрущевке» казалось достижением, а жить в новой панельной многоэтажке – еще круче. Но, я по-прежнему избегал посещение Нового района и Гумистинского массива, грубо внедренных в ландшафтную среду, не несущих архитектурных замыслов, дисгармонирующих с окружающим пространством. Справедливо предположение, что в ту эпоху на повестке дня не стояла идея рационального использования ландшафта. «Мы старый мир разрушим до основания, а затем мы новый мир построим».

В этом контексте заключается разрушающее влияние урбанизации на традиционное сознание патриархального этноса. Если допустимо, вопреки традиции, грубо разрушать ландшафт, то зачем беречь традиции, нематериальную категорию, невидимую глазом, работающую на подсознательном уровне?! Традиционность и монолитность абхазской культуры оказалась под угрозой.

Первые удары цивилизационного толчка наш этнос почувствовал после вхождения в состав Российской империи. Вспомним, с каким упорством наши предки сопротивлялись выселению в кубанские степи (непривычный, чужеродный ландшафт), воспринимая это наихудшей из возможностей. Те же из изгнанников, кто уцелел в пределах Порты, селились в местах, схожих с родными. Именно с традиционным ландшафтом наши предки связывали возможность выживания физически и духовно. Позже, когда контроль над Черноморском побережьем ослаб, вернувшиеся абхазы селились в глубинной Абхазии. И сохранился этнос отчасти потому, что абхазам запрещалось селиться в городах и в прибрежных пунктах (наиболее подверженных размыванию традиционных основ народ). Эта резервация, как ни странно, оказала благотворное влияние, но не могла быть вечной. Гибель Российской Империи, а затем и возникновение нового советского абхазского государства предрешило вовлечение абхазов в динамичное развитие экономики, политики, культуры. И это испытание выдержал абхазский народ. Однако, следует учитывать, что инкорпорация в городскую среду тогда не носила массового характера, и была замедлена эпохой гонений на все абхазское на отрезке 36 - 54 гг. прошлого века. Успешным городским жителем мог стать абхаз, исповедующий новую религию – коммунизм, наполненный пластичностью конформиста и скрывающий традиционные ценности. В эти годы под таким знаком качества формировалась городская среда. Она оставалась враждебной для абхазов на подсознательном уровне. Но так не могло продолжаться вечно. Образование, ставшее общедоступным, оказывало непреложное влияние на новые поколения, выходившие из сельской среды. Эти люди, не лишенные традиционных представлений о совести и чести, вынуждены были влиться в урбанистическую среду, пропитанную чуждыми символами. Так или иначе, адаптационный период проходил. Одни становились настоящими (успешными) горожанами, другие, не сумев утерять национальные черты, приобретали иммунитет, жили в разобщенной среде своими интересами и комплементарными связами. И только в конце 70 г. началась оформляться городская национальная консорция – абхазская научная и творческая интеллигенция, носители абхазского языка и культурных ценностей. Но могли ли существовать в городской среде установки, которые получали выходцы из «чистого села»?..

Этот термин я ввел сознательно, полагаю нужным разъяснить его значение.

В конце 60-х г. установилась тенденция разложения сельского уклада жизни, основанного на общинности, духе общностей интересов жителей, как пользователей единого ландшафта. Все дело в том, что зависимость сельского населения от окружающего ландшафта неуклонно ослабевала. Дело не в том, что климатические изменения (количество осадков и солнечных дней в году) перестали влиять на качество и количество урожая. Эта позиция остается неизменной. Только человек на селе все более изменял привычный ландшафт, что давало ему экономическую возможность особо не горевать, если какая-то культура не принесла урожая. В селах появились пекарни и магазины, производственные участи по переработке сельскохозяйственной продукции. Все это закрепляло позиции сельского населения, как бесконтрольного хозяина и пользователя возможностей окружающей среды и природными богатствами. Так и возникали условия для ментального сближения абхазского крестьянина и его брата горожанина. Складывались новые социально-экономические реалии, изменялись традиционные формы хозяйствования, а значит – психология мышления и поведение. Более того, село отдавало городу наиболее активных, деятельных членов, тем самым «обескровливаясь». «Чистое село» оставалось где-то на отшибе, где условия пересеченного рельефа мешали механизации труда и внедрению новых промышленных культур. Зона обрабатываемых земель перемещалась из ущелий и нагорий в удобные низинные равнины, а «чистые села», не выдерживая конкуренции, растворялись и вымирали. Это не могло не сказаться на этногенезе абхазов. Мы потеряли ранее устойчивую группу долгожителей, носителей народной мудрости и традиций. Видимо в городской среде долгожители не формируются и не выживают. Для возникновения этого феномена оказались необходимыми тесные межэтнические внутригрупповые связи, которые невозможны в городе.

Что еще мы потеряли?

Это тема для отдельной дискуссии.

О Мечте!

Но все же я – дитя цивилизации – не смогу привыкнуть к современной городской застройке. И знаю почему. Воздействие человека на природу должно быть максимально гармоничным. Допустимо преобразовывать ландшафты, но не разрушать их. Новые многоэтажные строения, призванные решить проблему жилья, остро вставшую на этапе промышленно-технического  развития страны, не вызывают у меня положительных эмоций, вызывают эмоции со знаком минус, деструктурирующие мое энергетическое поле. Считаю, что нарождение здоровых межэтнических связей невозможно в такой среде.  Современная урбанистическая среда  - это не среда для жизни и творчества. А ведь этногенез – энергетически творческий процесс.

Еще будучи юношей я мечтал снести все безликие многоэтажки советского прошлого и на открывшихся участках выстроить трехэтажные коттеджи на две семьи, со своим двориком и подъездом для каждой семьи. Уж если урбанизация - процесс непреложный, размышлял я, то хотя бы надо его регулировать. Спустя время была война. Наблюдения за нашей столицей с разных позиций правого берега р. Гумиста укрепляли меня в правильном ходе мысли. Уверенный, что мы победим и освободим Абхазию от враждебного нам населения, я укреплялся мыслью, что моя мечта осуществима. Но все пошло по-другому.  

Освобождение Абхазии и ее становление как независимого государства подтолкнуло процесс неуправляемого оттока сельского населения в города, не вызванного экономической необходимостью. В результате: родные места, где происходил процесс формирования абхазского этноса, были покинуты чуть ли не всем дееспособным населением. Эта внутренняя миграция сопоставима со стихийным бедствием.

Жители села, обладавшие навыками использования сельского ландшафта, оставили знакомое им дело и пришли в город, где условия выживания в корне отличны.

Сельская община, складывавшая в гармоничных отношениях с родственниками и соседями, оказалась разрушенной, утерянные связи в городской среде не восстановить.

Городское же население, ранее утратившее связь с ландшафтом, разучившееся им пользоваться, спешно выезжало за пределы республики. Привычный городской уклад и связи в профессиональных консорциях с иноэтничным населением также были уничтожены последствиями войны и великим переселением. Наиболее сильная и активная часть городского населения покинула пределы республики. Среди них оказались большей частью русские и другие  национальные меньшинства. Уехали ради того, чтобы выжить.

Можно определенно утверждать, что надлом этногенеза абхазов в большей степени был вызван миграциями, нежели военными потерями. Социально-экономические, демографические последствия этого надлома мы переживаем сегодня, и еще долгое время будем переживать, если сохранимся как этнос. Урбанистическая среда действует на абхазский народ удушающе, потому что в среде, отличной от среды формирования, разрушаются традиционные установки, то, что делает нас отличными от других этносов. Мы утрачиваем основные этнические признаки, чем по праву гордились наши предки. Это умение встречать гостей и проводить время, выражение учтивости и терпимости к чужому мнению, презрение к животным чувствам, несправедливости и агрессивному поведению, умение отстаивать коллективные интересы, соответствующие кодексу «АЛАМЫС», традиционная религия и многое другое.

Анализ городской среды поможет объяснить причины этих процессов.

«Времени» в городе всегда не хватает. Изобилие даров природы и земли в сельской местности не согласуется с ценами на эти же товары в городе. А денег всегда мало! Главное, утрачивается смысл в культурных застольях, потому что неинтересно общаться «с кем попало». Вообще традиционные обряды потеряли сакральный смысл. Они не вызывают эмоции, не ведут к положительным связям. Разросшись количественно, они утратили первоначальное качество и тормозят развитие народа и государства.

Став горожанами, мы разучились работать – производить что-либо, пополнили число торговцев и мещан, ставящих материальные интересы выше прочего.

Употребление продуктов, не выращенных в экологически чистой среде, чаще всего сфальсифицированных, приводит к немыслимым последствиям. В абхазской среде появились алкоголики, вся нация не блещет здоровьем.

Общемировые цивилизационные пороки язвами покрыли наше тело. Наркомания, бытовая жестокость, насилие, нетрадиционные сексуальные взаимоотношения, неприкрытое блядство, нетипичные внутрисемейные отношения только прогрессируют.

Разве это не гибель этноса?

Конечно да, если этнос не сумеет приспособиться к новой среде, не выработает иммунитет и новые принципы, которые должны вытекать из традиционных. Эта микромутация необходима, она целительна для этногенеза абхазов. Тогда появится возможность утверждать, что современная городская среда не станет убийцей этноса.

Городская среда не может быть успешной без научно-технической эволюции. Она должна стать более структурированной по профессиональному принципу и конкурентной. Необходимо очищение, обратный процесс урбанизации. Этот процесс дезурбанизации происходит в наше время хаотично. Наиболее успешные и богатые люди переселяются в пригород, обустраивают ландшафт, создают автономную среду для жизни.  Но этого мало!

Процессу дезурбанизации будет способствовать развитие сельского хозяйства в новом ключе. Ведь те, кто недавно забросил волов и соху, не вернётся к дедовским методам хозяйствования. Натурализация хозяйства на селе в масштабах страны крайне  вредна и неосуществима. Новое село в старых границах должно возрождаться в новом технологическом ключе, приносить прибыль, достаточную для успешного развития сельской инфраструктуры, для налаживания старых и в тоже время качественно новых внутриэтнических связей.

Что же поделать с моей несбывшейся мечтой?

Для начала: принять жесткий мораторий на многоэтажное строительство. Если этого не сделать, то в будущем сносить придется намного больше. А мечту я согласен направить на суд времени и  всемогущей природы. Она сама залечит раны, а время расправится с результатами человеческой глупости, если прекратить ее тиражирование.

23. 01. 2014 г.